pascendi

В оглавление

Мы проехали уже с час по постепенно густеющему лесу, когда Ушан, замыкавший нашу процессию, крикнул вдруг:
- Стрелок, нас догоняют!
Я придержал гнедую. Дорога шла прямая как стрела; в самой дали, где она рассекала узкой прорезью темную стену леса, шевелилось пятно, окруженное пылью. Пятно быстро приближалось.
На дороге всякое может быть. Может, это добрые люди едут-спешат по своим делам. Промчатся мимо, обдадут пылью и запахом конского пота, оглушат стуком копыт, да и скроются впереди.
Но дольше живут осторожные, те, кто и в этом случае встанут в готовности, ощетинившись оружием. Первыми нападать не надо, разве что злые намеренья проезжих станут очевидны загодя.
- Так. Останавливаемся, пропускаем. Ушан, Зануда – прикрываете сзади, Малыш – закроешь госпожу Миру. Альтано – выдвигаешься вперед, если обойдут и развернутся – бьешь без вопросов. Арбалеты наготове! Мечи проверьте.
Арбалет с хорошим зарядным камнем шагов на двести пробивает человека в доспехе насквозь. Да только заряжать его мешкотно: надо поджать рычагом зарядный камень, убедиться, что он засветился как надо, вставить в направляющую трубку стрелу и закрепить ее специальной пружиной. Ловкий стрелок может выпустить до шести стрел в минуту, да сколько из них ляжет в цель? В стрелковых сотнях обычно натаскивают на скорость, чтобы от шеренги потоком лились стрелы: в плотный строй противника сколько-то да попадет. А если целиться, да чтобы точно в намеченное место – тут три-четыре стрелы в минуту, а то и меньше. Да и не на две сотни шагов, а скорее на сотню.
У нас было десять арбалетов, которые мы приготовили заранее. Мы выстроились в полукруг, прикрыв женщин и вьючных лошадей и перегородив половину дороги. Если догоняют нас не по наши души – объедут без препятствий, дорога широкая. Если по наши – заплатят за них дорого, да и не факт, что возьмут.
Догоняющие приблизились, и стало ясно, что они как раз по наши души. Было их то ли две, то ли три осьмерки, и, подлетая к нам на галопе, они потащили из кобур арбалеты. Зря, между прочим: с галопа попасть даже в конного не так просто. Я дал команду своим рассредоточиться, только Малыш и Гааро остались прикрывать женщин.
Арбалетчики летели на нас, пригнувшись к конским шеям и вытянув руки с малыми кавалерийскими арбалетами вперед. Уже было видно, что головы у них замотаны платками, то ли от пыли, то ли чтобы не узнали. В их посадке и фигурах показалось мне что-то знакомое. Они растянулись в галопе, но, подлетая к нам, стали сдвигаться по фронту, охватывая наш полукруг. Я подумал, что они будут стрелять почти в упор, замедлив коней: издали с галопа не попасть.
Это давало нам шанс.
- Стрелять без команды! – крикнул я. – Кто не уверен – бей в коня, не жалей!
В бою у меня будто осемь глаз, а не два. Я соображаю и реагирую в разы быстрее, чем обычно. Наверное, у меня к войне талант, как бывает у людей талант петь или рисовать.
Шагов с пятидесяти мы брызнули в них десятью стрелами. Три попали во всадников, три ударили коней, три пролетели мимо. Один из коней, раненный легко, но болезненно, взвился на дыбы и с визгом рухнул поперек дороги; еще два налетели на него и покатились, подминая всадников. Мы прикрылись круглыми кавалерийскими щитами – зря ли я ходил в Валезане к оружейникам? – и рванули коней с места вперед, навстречу, чтобы сбить прицелы. Хлопнули арбалеты нападавших; судя по звукам сзади, в кого-то попали, но оборачиваться было некогда. На меня летел громадный, не меньше нашего Малыша, мужик в черной бригандине, с лицом, замотанным черной же тряпкой. Он бросил арбалет на дорогу и тянул из ножен кончар, слишком длинный, чтобы выхватить его быстро. Его крупный и сильный жеребец мчался прямо на мою гнедую, норовя сбить ее грудью.
Гнедая без подсказки дернулась вбок, пропуская жеребца справа. Моя ланскнетта была уже у меня в руке, поднятая вверх, оба арбалета болтались на шнурках, привязанные к передней луке. Я с оттягом рубанул мужика куда попало. Получилось – по правой руке, все тянувшей кончар, чуть выше локтя, сразу под рукавом бригандины. Мужик страшно вскрикнул, дернул вверх плечом – рука заболталась на куске кожи и жилах, из обрубка фонтаном плюнула кровь (не жилец).
Я уже достал концом клинка другого, пешего, который поднимался из-под упавшей лошади. Он схватился обеими ладонями за глаза и с воем рухнул на колени. Я крутнул понятливую гнедую, осматривая поле боя. На меня налетел еще один, мелкий и легкий, рубанул мечом. Я подставил ланскнетту, меч его скользнул вдоль моего клинка и врезался в гарду, вязко замедлившись в бронзовой змейке. Я едва разорвал контакт. Он потянул меч назад, готовясь уколоть меня в горло, я стал двигать вправо щит, но понял, что не успеваю. Тут противник мой вдруг глухо ухнул, из середины его груди показалось острие арбалетной стрелы, и он завалился вперед на луку седла.
Я еле успел отбить щитом удар слева, откуда на меня напал следующий. У этого был тяжелый полуторный меч – и сильная рука. Моя левая едва ли не онемела от первого же удара. Я попытался отодвинуть гнедую, но жеребец нападавшего был не глупее нее и оторваться не дал. Я с трудом отбивал мощные удары. Достать противника было невозможно, его меч был намного длиннее, и он умело прятался за конской шеей. И тут подскакал еще один. Вместо того, чтобы помочь своему, напав на меня с другой стороны (что не оставило бы мне шансов), он бросился на меня, едва не сбив первого вместе с конем боком своей лошади. Похоже, на первого он и внимания не обратил. Вот тут мне удалось оторваться от обоих, пока они расцепляли стремена.
Но Альтано и Урлан уже перезарядили арбалеты, и теперь шансов не было уже у нападавших: тяжелые стрелы с калеными наконечниками ударили обоих. Осталось только добить, я – первого, подскочивший пешим Ушан – второго.
Я огляделся. Дорога была завалена телами людей и лошадей, неподвижными и дергающимися, запятнана лужами крови. В воздухе стоял душный запах бойни. Трое нападавших, оставшиеся в седлах, развернулись и галопом рванули обратно. Их можно было бы догнать, наши кони были свежее, но я не захотел рисковать. Еще двое отбивались от моих, но было видно, что осталось им недолго. Я крикнул, чтобы брали живьем. Под прицелами тут же поднятых арбалетов противники подняли руки.
Я прошелся по полю боя. Соловый конь бился от боли, безуспешно пытаясь подняться на сломанные ноги, под ним дергался один из нападавших, которому так и не удалось принять участие в схватке: его конь упал, запнувшись о раненную лошадь, и придавил всадника. Я перерубил коню горло и наставил окровавленный клинок на лежащего, уже зная, что увижу:
- А ну, покажи лицо!
Уцелевшей рукой, густо заросшей волосами, он стащил с головы плат.
Я был прав, и не зря некоторые всадники показались мне знакомыми.
- Как же ты, Полуоборотень? Мы же с тобой восемь лет друг другу спины прикрывали?
Он вдруг захрипел, зацарапал когтями горло, выгнулся, насколько пускала придавившая его лошадиная туша, и выдавил хрипло одно только слово:
- Обманул...
Задергался в судороге и умер.
Мы попробовали по-горячему допросить пленных, но они, как один, при первом же вопросе – кто вас послал? – падали, хрипя, и отдавали душу Темному пламени.
Я иного и не ждал.
Мы осмотрели чужих убитых (и добили раненых). Среди нападавших оказалась осьмерка из моей же ватаги. Мои бойцы смотрели на них с ужасом и непониманием. Не ложилось в голову, как можно пойти на своих же, с кем делили еду и место у костра, с кем бок о бок сражались, и не один год.
- Колдовство! – в один голос решили мы.
Все это заняло немного времени. Я сказал своим собрать живых коней и снять с убитых железо, какое получше, и пошел к дамам. На обочине, где я их поставил, оставались госпожа Мира и Галла, обе пешие, стоявшие, как я велел, за своими лошадьми. Еще две лошади стояли без всадников. У их ног лежали тела Малыша, с грудью, пробитой двумя стрелами, и Алсуны. Ей стрела вошла в левый висок и вышла из правого глаза, превратив доброе и привлекательное лицо в отвратительную окровавленную и бесформенную маску.
Меня уже не трясло, как обычно после боя. Наоборот, в душе надувалась черным пузырем злость.
Кое-кто должен мне кое-что рассказать.
Госпожа Мира стояла, отвернувшись. Я обошел и встал перед нею. Ее лицо было запрокинуто к небу, искажено мукой, глаза плотно зажмурены. Губы шевелились, беззвучно произнося какие-то слова.
- Высокая госпожа не ранена?
Она не сразу опустила голову и открыла глаза, в которых стояли слезы:
- Нет... со мной все в порядке...
- Вы не хотите мне ничего рассказать? Ведь этих людей послали за вами. Послали те же, кто посылал якобы разбойников, которые напали на вас по пути в Валезан. У меня Малыша убили, он был мне как брат. И Мангордо. У вас Алсуна погибла. Что еще нас ждет по дороге?
Госпожа Мира посмотрела на меня почему-то с жалостью и сказала:
- Подожди, Стрелок... Сейчас не время. Скажи, есть раненые?
Раненые у нас были. Мелкие порезы получили все, не исключая и меня. Альтано меч рассек мышцу на правом плече: рана довольно глубокая, тяжелая, болезненная, но для жизни не опасная, да и калекой не станет. У Меченого снесло лоскут кожи на лбу. Везет парню, метки получает одну за другой, и все на видных местах, а тяжелых ран ни одной. А вот Зануда, похоже, отлетался. Ему стрела вошла под колено, прошла прямо через сустав и в нем застряла. Такую рану не вылечить, ходить он если и будет, то плохо. Его сняли с коня, сейчас он лежал на попоне, неловко согнув раненную левую ногу, на которой ребята разрезали и закатали штанину. Он закусил губу и старался не стонать. По бледному его лицу катились слезы, которых он, похоже, не замечал.
Госпожа Мира решительно отвернулась от меня и неожиданно широким шагом направилась прямо к Зануде. Она с минуту посмотрела на него, потом повелительным жестом подозвала Ушана и Гааро, оказавшихся поблизости:
- Держите его за плечи.
Она склонилась над Занудой и что-то сделала руками над его раненной ногой, отчего тот взвыл и дернулся, и тут же обмяк, потеряв сознание. Госпожа Мира небрежно отшвырнула окровавленную стрелу, велела парням отпустить раненого и нагнулась еще ниже. Ее руки опустились на колено Зануды, и она застыла в неудобной позе. Так она стояла довольно долго, не шевелясь. Потом тяжело, но мягко выпрямилась (я, простояв столько согнувшись, так бы не смог, затекла бы поясница).
- Перевяжите ему ногу и сделайте шины. Ему еще осьмицу нельзя будет на ногу наступать.
Я подошел и посмотрел. На колене была заметна ярко-красная ссадина, по виду уже подживающая. Никаких других следов страшной сквозной раны не было.
Визенья провела руками по подолу, а потом взмахнула кистями, будто стряхивая воду. Подошла к Альтано и занялась его плечом. После ее манипуляций на коже осталась тонкая красная линия. Госпожа велела подвязать ему руку и не бередить рану дня два. Затем поправила морду Меченому, залечила царапины у Урлана, Ушана и Гааро, и подошла ко мне:
- Покажи руку.
Я размотал платок, которым наскоро перевязал кровоточащую царапину на левой кисти (когда это меня?), и отвернулся: не люблю видеть, как лекарь возится с моей плотью.
Визенья взяла меня левой рукой за кисть, а правой медленно провела над раной. Я чуть не заорал, настолько мне стало больно. Не знаю, как описать свои ощущения: руку не жгло, скорее, это напоминало зуд или щекотку, но непереносимо сильную. Когда госпожа Мира отпустила мою руку, я некоторое время вообще ничего не соображал, плохо понимая, где нахожусь. Когда же оклемался, на руке моей была лишь тонкая красная линия в том месте, где кожу и плоть рассек чужой меч.
Злость моя почти прошла, но я по-прежнему считал, что есть вещи, которые мне должны объяснить. Я обратился к визенье:
- Высокая госпожа, все-таки объясните мне, что происходит?
Госпожа Мира посмотрела на меня мутным взглядом и пошатнулась. Если бы не Галла, которая бросилась к ней через всю поляну, она, вероятнее всего, упала бы.
Галла подхватила ее, подставила плечо и зыркнула на меня глазами:
- Ты что, не видишь, сколько силы истратила госпожа? Она твоих же людей спасала, а ты все со своими глупостями! Постыдился бы!
С этими словами она практически уволокла визенью к лошадям.
Парни мои, кто был не ранен, оттащили тела и туши к обочине. Своих убитых занесли поглубже в лес, где закопали в неглубокой -- по недостатку времени -- могиле. Я прочитал над ней короткую молитву Деве Пришедшей; госпожа Мира стояла при этом поодаль с застывшим непроницаемым лицом.
За это время мимо нас проехала лишь одна небольшая кавалькада. Они сдвинулись к противоположной обочине и осторожно объехали нас, не задерживаясь -- как и принято на дороге, где такие сцены со времен войны стали привычными. Пока чужаки проезжали, мы стояли с арбалетами на виду и наготове, закрывая собой и лошадьми женщин.
Наконец, покончив с неизбежным, переловив и переседлав оставшихся чужих лошадей, мы двинулись дальше.
И до постоялого двора добрались уже без приключений, хоть и перед самой темнотой.

Продолжение