О жизни, как она есть

[pascendi]

Я сижу на диване и смотрю, как на часах секундная стрелка делает тридцатый круг. Где-то слева за открытым окном сверчит сверчок; посреди двора на детской площадке гуляют парубки лет десяти-двенадцати, и, судя по звукам, соревнуются, кто громче пёрнет (извините).

Луна в третьей четверти, но сейчас пасмурно, и небо затянуто тучами. В принципе, я знаю, где в это время она должна находиться. Можно было бы и повыть, но соседи не так поймут.

В голове моей крутится текст на тему "что вы знаете о настоящей любви", но я не буду выкладывать его сюда: все, что было важно, я уже сказал тридцатого января.

Перед глазами у меня жена, лежащая на этом самом диване, раскинув руки, её полуоткрытые неживые глаза... а на кончиках пальцев -- ощущение тёплых ещё век, которые послушно закрываются под моей рукой. До этого самым страшным днем в моей жизни был день смерти моей матери -- когда я приехал через двадцать минут после того, как остановилось ее дыхание. Потом мы с санитаром несли её тело с девятого этажа по лестнице: маленькие пассажирские лифты не были рассчитаны на то, чтобы носилки размещались в горизонтальном положении, а в вертикальном -- тело сползало. И вот эти девять этажей и сто пятнадцать килограммов на двоих снились мне потом много лет.

Я по-прежнему не могу плакать. А надо бы, это помогает. Когда умерла мама, на следующий день мы с женой и ее подругой готовили еду для поминок. Жена принесла мне нож поточить и мамин точильный брусок, который я же ей и купил. Брусок был в таком состоянии, что я подумал: "Надо маме сказать, что таким ужасом нормально ножи не наточишь". Тут я понял, что маме уже никогда ничего не скажу. И меня накрыло слезами.

Жена моя будто учуяла, прибежала из кухни, обняла. Я прижался к ее плечу, и слезы быстро прошли, потому что я почувствовал, что не один, что меня любят, что обо мне заботятся.

Теперь всё, жены нет, и я действительно один.

На столе, на самом видном месте, лежит её любимый обруч для волос. Она всегда очень расстраивалась, когда он терялся где-то под диваном или за кроватью. Я не могу к нему прикоснуться.

В комоде, в ее ящике, лежит крутой интернет-приёмник, который был куплен, чтобы она могла слушать здесь, в Варне, российские радиостанции. У неё были проблемы с глазами в последние годы, и читать она уже не могла. К приемнику я купил три комплекта аккумуляторов, а к ним -- смарт-зарядник на восемь гнезд. Раз в два дня я по кругу менял батарейки. Жена очень гордилась тем, как я для нее все устроил, и хвасталась по вотсапу перед подругами и родней.

Куда теперь все это девать? Я радио не слушаю, меня раздражает "бормота". Жена слушала его либо на балконе, либо через наушники. А потом мы обсуждали то, что привлекло её внимание, и это было самое приятное каждый день.

Я делаю фотографии, которые раньше были для того, чтобы показать ей Варну, которую она, не имея возможности выйти из дома, не могла увидеть. Я показывал и рассказывал ей, что изменилось в городе; я смешил её курьёзами... мы вместе разглядывали котиков...

Сейчас все это не имеет смысла.

Я пишу какие-то рифмованные или нет тексты; мне не с кем их обсудить. Родня оставшаяся -- люди замечательные, но не читающие. Жизнь показывает, что и всем остальным мои тексты не интересны -- судя по нулевому количеству комментариев. Самый активный из комментаторов прочитал по паре страниц в конце и в середине, и решил, что понял, о чем текст. Ему не понравилось; судя по предложениям что-то изменить -- он ожидал что-нибудь вроде комикса Марвел, с прямолинейной как вагонная ось моралью. Я писал не об этом и не для этого, но кому это теперь интересно...

Я работаю, и довольно интенсивно; это спасает от мыслей вроде тех, что я выписываю сейчас. Я читаю всяческий трэшак -- потому что стоит взяться за что-то серьезное, как меня выбивает снова в тоску.

Но не дай Бог прервать поток информации -- наваливается всё снова. Главное, что наваливается понимание: смысл жизни потерян, и больше его никогда не будет. Никогда не будет человека, которому я буду не безразличен (и пробел между "не" тут принципиален). Никогда не будет человека, о котором мне так нужно и важно будет заботиться.

Я прекрасно понимаю Пола Маккартни, который быстренько женился на одноногой манекенщице, потеряв Линду: он тоже не мог жить один, жить с этим один. И он, привыкший к любящей, верной женщине -- не понимал, что другой такой не будет.

Надеюсь, во второй раз ему повезло больше.

Я ездил тут в Св. Константина и Елену, проведать наших старых друзей. Зашел к Ивану в "Марию". Иван пять лет назад потерял жену; для него это было таким же рауш-наркозом, как для меня. Я тогда ему сочувствовал, но не очень понимал. Теперь понимаю.

Иван сказал мне: "Только время. Время помогает".

Не знаю.

Comments

[dannallar]

Я всегда с большим интересом читаю Ваши заметки про Болгарию, Москву, кулинарию. Мне просто приятно читать Ваши тексты, Вы очень хорошо пишете. Спасибо Вам.
Но я не знаю, как Вам помочь в Вашей утрате. Простите. Могу только сказать, что сочувствую Вам.